На сайте “День литературы” опубликованы рассказы Эльбруса Скодтати из книги “Шестое чувство” (Москва, “Российский писатель”, 2022)
ПРОЗРЕНИЕ
«Это разве чудеса?! Чудеса – впереди!» – с таким чистейшим, ничем не замутненным восторгом я бы размышлял, если б к размышлению был способен именно тогда, когда в моей едва начавшейся жизни происходили самые что ни на есть настоящие чудеса…
Да, я впервые посмотрел на мир широко открытыми глазами, когда мама вынесла меня в люльке в наш большой двор, дабы я «подышал свежим воздухом». И первое, что я увидел среди высокого и просторного неба, был облик моей молодой мамы с солнцем на её правом плече, должно быть, в виде кувшина, сияющего металлическим блеском, и даже, может быть, с узким длинным горлышком для ключевой воды. А еще – редкие белые тучи под кисеей легких перистых облаков.
Разве это не чудо?
Это – чудо!
Я как бы шёл и смотрел, однако ничего не осознавая. Но, естественно, удивлялся. Маленькая моя душа не могла оставаться невозмутимой и резвилась, словно козленок, в надежде высвободиться из пеленок и люльки. В таком положении, возможно, я себя и спрашивал, заметив что-то новое: «А что это? А-а-а, какое красивое! А вон то? Какой ужасный! А какой большой! А этот – меньше моей ладони. Какой хорошенький!».
Всё такое хорошее, пока маленькое…
Мама, наверное, встревожилась за меня в те минуты:
– Сокровище мое, как ты испуганно смотришь!.. У тебя что-то болит? Дай-ка свой лоб, может, у тебя температура… – От прикосновения её мягких губ мое маленькое тельце объяло неведомое чувство. Но я тогда не мог ощутить тревогу мамы. Как она могла понимать, что такая маленькая душа может испытывать какие-то подобия эмоций, а сознание крохотного человечка – порождать только подобия мысли?..
«Смотри! Чудище надвигается! – рисовало мое воображение страшную картину. – Ой, оно съест меня. Боюсь острых клыков, не пускайте его ко мне!.. Фу, – легко успокаивался я. – А вон то – совсем не страшное. Я поколочу его своими пухленькими ручками. Или пока не сумею с ним справиться? Ну, ничего – позже взрослые меня всему научат!».
Бить – это плохо…
– Что с тобой, мальчик мой, чем ты встревожен? – беспокоилась мама.
«Не волнуйся за меня, – хотелось сказать ей. – Лучше дай вздохнуть, а то задушишь в своих объятиях. Лучше освободи от пеленок», – пытался я сказать, но не мог.
Как мама могла понять причину моей тревоги, какими сокровенными уголками души, одному Всевышнему ведомо. Но она распеленала меня, и свежий игривый ветерок осушил влажное от пота тельце, приятно его щекоча.
«А вон то как ярко светит!..».
…Так я вбирал в себя разнообразие мира. Как все это вмещалось в мое сознание! Какие безграничные огромные миры поселялись в душе, завоевывали сердце и обогащали ум! И как ненасытны глаза до собирания чудес мира! И до чего бездонно сознание человека, подобно самому мирозданию!
Что есть человек? Его сущность, смысл? Для чего родился на земле? В чем его предназначение?
…Мне только что исполнилось семнадцать. Я ещё не такой взрослый, и уже и не ребенок: старший – для младших и младший – для старших. Медленно ходить не умею. В ногах – прыть, в голове – ветер. Голова и ноги несут меня вперед, едва поспевая друг за другом. Пока ещё не так много знаю, и уже нельзя сказать, что непонятлив: умнее глупцов, но глупее умных. Позже в жизни будет возникать много вопросов, на которые я не смогу найти ответы. Чем внимательнее разглядываешь дерево, тем больше ветвей на нем видишь. Когда я был совсем маленьким, я видел только его ствол и плоды. Речь о яблоне в нашем дворе. Я злился, когда не мог вскарабкаться по стволу, чтобы сорвать яблоки. Ждал порыва ветра, чтобы плоды падали сами. Ни до чего другого не додумывался.
Но я понимал, что некоторые яблоки изъедены червями. Самые крупные плоды – самые мягкие и сладкие… А почему черви поедали яблоки, не понимал. «Как будто они люди», – думал я о вредителях! Я злился на червей, жучков, птиц, клевавших фрукты: «Вот гады! Как они портят яблоки!». Я не понимал, что и они – эти живые существа, – как и люди, испытывают чувство голода.
«Да пусть все черви и жуки в мире будут истреблены!» – направлял я все самые недобрые свои чувства и мысли против насекомых, собирая в подол рубашки яблоки, упавшие с дерева после ветра и дождя. Однако что-то изнутри мне говорило: «Ладно, их тоже жаль. Им, наверное, тоже жить хочется. Нужно оставлять на земле их долю!» – и я оставлял под деревом несколько порченых плодов.
Не думаю, что внутри человека с рождения заложены скверна, жестокость, отсутствие сострадания. Не верю в это!
…Зима прошла, наступил март. Я не могу жить без мыслей об огороде, часто хожу туда. У нас там маленький сад с недавно посаженными деревцами. Вишня, слива, алыча, груша и одна большая старая яблоня. Осенью под тяжестью обильного урожая у неё треснул ствол. Я кое-как перевязал его, установил подпорки. Две половины ствола разошлись в стороны, оперлись ветвями о землю. Это тоже стволу помогает, чтобы не расколоться окончательно. И даже в таком состоянии дерева в прошлом году мы нарвали с него еще семь мешков яблок. Вопреки всему оно все же довело до зрелости свои плоды. Держась буквально на коре, по своим тонким артериям питало плоды живительной влагой. И тут я вспомнил рассказы о Ленинградской блокаде. В городе – множество людей, как яблок… Единственная связующая нить с остальной страной – дорога… «Дорога жизни»…
Из трещины ствола вниз, к основанию, струятся соки, так же, как окруженный блокадный город истекал кровавыми слезами…
Мне исполнилось пятьдесят. «Вот это чудеса! – думаю я, а ведь это и есть настоящие чудеса. – Но сколько чудес-то ещё и впереди!». Не ведаю, будет ли там что-то? Не знаю, не знаю. Уже не верю. Стою, умиротворенный, в своем саду. Созерцаю дерево. Пока был маленьким, не видел его листьев. Наверно, не замечал их, потому что они несъедобны. А о корнях и не подозревал! Я и сейчас их всё еще не вижу. Но начал их чувствовать. Они мне представляются необычайно мощными. Чтобы так проникнуть в каменистую почву! Спокойно, не издав ни звука, питаться соком земли, словно молоком матери! Не сосать, а насыщаться!
Смотрю на яблоню. Душа её начала пробуждаться, сердцевина – оживать, чувствую её душой. Скоро дерево выбросит почки, окутается цветением, затрепещет листвой. Затем, чуть позже, на ветвях яблони появятся разные плоды – большие и маленькие, краснобокие и зеленые, сладкие и кислые… Всем вдосталь будет её даров. Самая весомая часть обильного урожая попадёт на стол нашей семьи. Не обделены будут и гости. Что-то останется и всяким живым существам – насекомым, птицам, грызунам. Посадили её – эту щедрую на урожай яблоню – мои родители, но самим отведать плодов не довелось. Пока деревце росло, умерла мама. А отец от горя яблок никогда не попробовал, хотя через несколько лет дерево стало плодоносить. Когда взгляд отца падал на эту яблоню, глаза его наполнялись влагой. Он вспоминал, как они с матерью сажали деревце. Его дорогая спутница жизни бережно держала молодую яблоньку, а сам он аккуратно присыпал землей – слой за слоем – тонкие корешки. Время от времени осторожно, в половину веса, чтобы не причинить боль деревцу, приминал почву ногами.
Слова мамы я помню лучше, чем события вчерашнего дня:
– Когда, интересно, это дерево начнет плодоносить? Эх, увидеть бы ещё эти яблоки…
После осеннего ночного ветра зрелые плоды осыплются на землю и раскатятся под кроной. Из их семян через несколько лет вырастут новые деревца…
Вечер настиг меня в огороде, начало смеркаться. Всё, что мне виделось днём, было пленено и поглощено безлунной ночью. Попав под покров глубокой темени, я вмиг обессилел. Ночь словно проглатывала меня или бросала в пропасть. «Мне нужна помощь, больше нет сил», – кричит внутренний голос.
Неожиданно в саду проявились образы дедушки и бабушки, они под деревом оживленно о чем-то говорят.
– Вас ведь уже нет в живых, откуда вы появились? – спросил я недоуменно, скованный страхом.
Они не обратили на меня внимания.
– На каком языке вы говорите? Я не понимаю вас… Или в ином мире – свой, иной, язык? Язык потустороннего мира?.. Тогда оставьте его себе. Нам такой язык не нужен… Что вы молчите?! Ведь никто в мире не любил меня больше, чем вы…
– Не тревожься, мой мальчик, – на чистом дигорском языке ответила тень моего словно живого деда. – Я понимаю, почему ты здесь у яблони стоишь. Тебе нужна была помощь, ты меня позвал. Поэтому я пришел оттуда, откуда невозможно уйти, из той вечной темницы.
– Но ведь я не проронил ни звука. Как ты узнал, о чём я подумал про себя, если ты действительно мой дедушка, а не нечто другое?
– Мне было достаточно и того, что ты только подумал. Мысль тоже материальна. То, о чем думаешь, очень часто случается в жизни. Теперь слушай внимательно: я отвечу на вопросы, которые тебя волнуют…
Я оцепенел. И не то, что бежать прочь, я был не в состоянии произнести и слова. Ноги подкашивались, стоило больших усилий удержать тело от падения. Я испуганно и прерывисто дышал, словно гонимый волком ягнёнок.
– Слушай, мальчик мой, наберись терпения, не волнуйся. Мы родились, прожили, отдали свои силы детям, подобно тому, как яблоня отдает плоды, чтобы ими питались люди и животные. На этом наш долг земной жизни исполнен. Где мы сейчас и как мы – это тебя не должно тревожить. Наш сын, твой отец, – наше продолжение. Не оставили мы дом пустым. Это главное! А сегодня он отдаёт тебе свою силу, мы нисколько не в обиде на него.
– Но вас уже нет в живых. Возвращайтесь в свой мир! Что вам здесь делать?! Дайте спокойно жить живым. Я сойду с ума!..
– Ничего с тобой не стрясется, свет очей бабушки. Мы оберегаем тебя. Мы многое можем, – потусторонне прозвучали слова, почти зримо исходящие от зыбко колеблющегося образа бабушки.
– Я боюсь вас. Не смотрите на меня! Откуда вы знаете, что меня тревожит?
– Мы из иного мира всё видим, – это был подернутый маревом образ деда. – А вот из мира земного невозможно узреть, что происходит там, за гранью. И стремиться к этому не нужно. Сначала возникает мысль, затем – любовь, рождение, жизнь, смерть. Как видишь, смерть – состояние, идущее за жизнью. Поэтому оно намного сильнее, крепче. Мы стоим стражами у грани иного мира, и, как бы то ни было, своих пока не подпускаем к царству мертвых: оберегаем от напастей, прогоняем их болезни, заботимся об их благе. А ты, хоть и зрелый мужчина, жить толком ещё не начал. Но в голове у тебя уже возникают странные, тяжелые мысли. Вкус к жизни в пожилом возрасте всеми ощущается лучше: один день человека в годах соразмерен ста дням юноши, – такие слова исходили от образа моего деда.
– Душа есть душа, у неё нет возраста, – попытался я возразить.
– Э-э-э, солнце мое, жить только одной душой – не жизнь. Эх, если бы хоть раз я вошел в свое тело, чтобы и боль чувствовать, и к любимому человеку прикоснуться, к своему дитя, к дитю своего дитя, а потом к мягкой листве посаженного твоей матерью старого дерева, под которым мы сейчас стоим. Когда мы были молодой семьей, часто после вечерних забот выходили сюда… Боль! Мое несчастье в том, что я не чувствую боли. Вот ты видишь меня: хоть копьем протыкай, хоть огнем жги – буду стоять, как есть…
Я потерял дар речи, но в мыслях продолжал разговаривать с дедом и бабушкой. Обычный земной человек, если бы даже стоял рядом, ничего не услышал. В тот момент мой разум был скован железным панцирем. Слова, пытавшиеся вырваться наружу, так и остались невысказанными. И все же, как их слышали дедушка и бабушка!
Что за тайны сокрыты между двумя мирами? Что за суровые стражи там бдят, не дают живому человеку возможности проникнуть за сакральную черту, увидеть, познать, а затем вернуться обратно? Почему же оттуда нам слышны звуки, если там ничего нет?! Как люди, покинувшие жизнь, читают наши мысли, что за неведомую силу – силу тонких миров даровал им Всевышний?! Забыть бы скорее то, что я испытал сегодня вечером. Такое таинство должно оставаться недоступным сознанию живого человека, иначе его сочтут за душевнобольного. Этот, мол, с умершими разговаривает. На вид, вроде, здоров, как бык.
Стою, словно потерявший рассудок. Уже не обращаюсь к зыбкому образу деда с многочисленными вопросами, которые роятся в голове, но здесь привожу только его ответы:
– Мальчик, сердце мое, хотя самое главное в жизни – оставить след, воспитать потомство, всё же есть ещё много других предназначений. У тебя особое призвание. Тебе предначертано оставить после себя два следа, подобно созревшему яблоку. От падения оно оставляет круглую вмятину на почве, а потом его вкушают люди и другие живые существа. У тебя тоже «две макушки» на голове, но это не значит, что ты дважды женишься. Тебе предназначено оставить два иных следа: твои дети и – твои творения. У тебя многотрудная роль, но избегнуть этого невозможно. То, что написано на роду, не оставит тебя в покое, не выпустит из железных пут. Живи! Просто полноценно живи! Никогда не соглашайся с тем, что всё сотворится без тебя. Именуй себя созидающим свой путь и ощущай себя таковым. Чтобы жизнь твоя была интереснее, и ты не сомневался в верности избранной стезе… Тебе не стоит тратить свои душевные силы на колебания, но никогда не испытай жалости к себе – это тебя уничтожит. И не держи никогда ни на кого обиды, тем более на близких и любимых. Человеку свойственно обижаться на того, кого любит. Если он не отвечает тебе взаимностью, наверное, не может.
Я снова пришел в себя.
– Дедушка! – попытался было я крикнуть, но мое слово застряло в горле. Возможно, даже затерялось в груди, или сердце лишь родило его в сознании. В мгновение ока там, словно молния, вспыхнуло озарение и тут же угасло, и осталось обездвиженным.
– Дедушка! – силилась закричать от страха во весь голос моя душа.
– Не подходи! Стой на месте! – громко прозвучало предостережение, изошедшее от образа деда. Мое сердце рвалось на части от боли, но он снова обратился ко мне: – Мы не позволяем тебе подойти к нам близко потому, что слишком любим тебя. Да и как ты собираешься обнимать нас? Мы – неосязаемы, мы – вспышка света, ты не сможешь нас коснуться, пройдешь сквозь нас, и потом тебе будет нестерпимо жить с этой сердечной болью.
«Б-б-ба… д-д-де…» – эти звуки угасли внутри меня.
– Теперь, спокойной ночи. Иди отдохни. Мы тебя теперь долго не потревожим. Живи и радуйся от всего сердца. При сотворении мира ничего сладостнее жизни Всевышний пока не придумал…
Небо загрохотало, и я вздрогнул всем существом от внезапного удара чудовищных молний. Я так кричал, что подскочил на втором слоге слова «деда». Первое «де» не услышал, потому что образы двух стариков тогда ещё виделись под сенью яблони. Что за вихрь унёс их очертания, я не знаю. И исчезновение это осталось неуловимым для глаз. Вместе с призраками куда-то пропала свинцовая тяжесть, которая обременяла моё тело. Освободившись от такого чудовищного груза, я, казалось, взлетел до макушки яблони. Или мне чудилось это, или действительно мои ноги, окоченевшие, схожие по упругости на лапки кузнечика, «выстрелили» мое тело, подобно стреле из лука.
Как бы то ни было, я снова обрёл свое место, сквозь тонкие подошвы своих тапочек почувствовал мягкость земли и направился к дому, в свою спальню. Жена ждала меня на ступеньках веранды. Видимо, сон не шёл к ней, пока я не добрался до своей кровати.
Отец лежал с закрытыми глазами, делая вид, что спит. Когда я, проходя мимо на цыпочках, заглянул в приоткрытую дверь его спальни, веки его дрогнули. Он даже не спросил, почему я не сплю, – чувствовал тревогу моего сердца. Никто не понимает сына лучше, чем отец.
Я зашел в комнату отдыха, включил свет. Висящие на стене часы упрекнули меня: «Ты совсем на нас не смотришь – который час уже? Почему не отдыхаешь? Тик-так, тик-так…».
Подвинул ручку и лист бумаги на столе, уселся в деревянное кресло со спинкой, готовый набросать какой-нибудь текст. Теперь перед глазами пронеслась покойная мать – вошла в дверь тревожно, прикоснулась к моему лбу своей гладкой, прогоняющей болезни рукой, а теплыми губами – к виску:
– Как ты бледен, мой мальчик, у тебя что-то болит?
Её рука и губы были удивительно теплые, я никогда в жизни не испытал подобных ощущений. Оттого и понял, что лоб у меня ледяной. От прикосновения этих рук и губ градом выступил холодный пот со лба, унося с собой тревогу сердца, и я полностью пришел в себя.
– Мой темноволосый мальчик! – сказала мама. – Не причиняй себе боли. Отдохни. Боюсь за тебя.
Я попытался объяснить:
– Не волнуйся, не я первый, не я – последний. Были ещё такие…
– Не нужны они тебе! Воля твоя, но не нужны тебе эти буквы, строчки… Одни страдания от них.
Ничего я больше не сказал ей, не поведал о тех чудесах, которые видел и слышал там, в саду, у яблони, хотя ещё неуловимо их ощущал. Зачем, думал, огорчать её? Кто я, и как меня называть, если буду причинять матери сердечную боль?
Но ведь дед мне сегодня у яблони сказал, что в вечном мире нет места боли. Прости меня, мой покойный дед, – не совсем с тобой согласен. «Нет боли» – не относится к матери, которая на том свете. Лишь только к ней, к матери, это не относится. Её сердце даже в стране мертвых болит! Иначе, зачем она постоянно – и днём, и ночью – появляется подле меня?
…Прилёг на кровать в одежде. Мать накрыла меня старым бешметом деда, и я задремал.
– Иди, я уже в порядке, – проговорил я, умирая от тоски, и мама канула в пределы прародителей – в настоящее место своего пребывания. Я мгновенно и крепко уснул. Даже ногой не пошевелил до вечера следующего дня. Так долго и так сладко я давно не спал.
***
Живу сейчас, погруженный в настоящее, в сегодняшний день. Сад наш там же, где и раньше. Только старую яблоню, о которой я говорил вначале, убрали двадцать лет назад. Вместо неё там растет её дитя. Мама давно никак не дает о себе знать. Образ её не приходит ни в мою явь, ни в сон. Может быть, она обиделась за что-то? Или уже не волнуется за меня, зачем, мол, ему теперь моя помощь.
Отец мой, хотя жив ещё, но болеет, бедный, кровать приковала его к себе. Жизнь отца оказалась труднее. Женщина сильнее духом, она легче переносит одиночество, оставшись без спутника жизни. А жизнь одинокого мужчины пресная и безрадостная…
Конец апреля… Сегодня утром мы с товарищем и его племянником пошли в рощу за крапивой.
Большинство деревьев пока не пробудилось, но соки, несущие жизнь, вот-вот двинутся по стволам от корней к оживающим почкам. Скоро все воспрянет. А некоторые, как дикая алыча, даже уже зацвели. Голова кружится от их медового аромата. На южной стороне трава бодро зазеленела, покрывая прошлогоднюю сухую растительность и радуя сердце. Одиночные птицы ликуют, что благополучно добрались до наших мест. Охотники за гнёздами, они прилетели первыми, чтобы занять место других птиц в родном лесу.
Хотя небо на днях прогремело гортанным весенним голосом, крапиву всё-таки рвать можно. Говорят, от первого весеннего грома змеи выползают на поверхность, и тогда уже травы не годятся в пищу. Но природа есть природа, сама себя очищает. Мы принесли с собой соли и «накрутили» крапивы. Как необыкновенно вкусна она! Я уже лет десять «не был в таком деле» – некогда из-за никчемных, но считающихся важными дел. Словно волны взбаламученной мутной реки меня отнесли в сторону от таких вот чудесных путешествий. Целых десять лет изъяты из моей души, из моего сердца. Как я стал далек от самых сладостных мгновений, от полета души, от свободного состояния своего сердца! Как мы отдаляемся день за днём от образа жизни наших великих, благих отцов!
Мы наполнили наши котомки крапивой, и я надумал ещё быстро выстрогать себе палку. Одному Богу ведомо, зачем она мне понадобилась. Срубил маленьким топориком прямой тонкий клен. Человек себялюбив, и, если ему что-то понадобится, он уже не думает о последствиях: «Жаль дерево, оно тоже хочет жить, а в период роста его вообще трогать нельзя…».
На солнечной стороне, на краю глубокого оврага, поросшего деревьями и кустарником, я уселся на валежник и принялся стругать палку. Первый раз в жизни. Не знаю, что мне взбрело в голову… Случалось ли тебе заниматься подобным? Нет в мире занятия приятнее. Я не понимал этого до сих пор. Ушел в прошлое, к тем временам, когда был ещё маленьким, и видел, как стругали палки соседские солидные мужчины, когда собирались для неторопливых бесед. Тогда я думал: «Других забот у них нет?». Не положено было задавать вопросы старшим. И вопрос этот оставался в душе и волновал меня. А теперь, вот диво, палка сама меня нашла. Наверное, она мне понадобится, когда утром буду выходить на берег реки размять конечности, или почесать спину и шею. Позвоночник давал о себе знать от груза лет и собственного тела, диски межпозвоночные стерлись местами, кое-где защемило нервы. Значит, и позже еще понадобится эта оструганная палка – для помощи, опоры. От пожилого человека, случается, и жена, и сыновья, и дочери отворачиваются. В нынешние времена – особенно. Старика никогда не предаст только его палка, пока сама не состарится и не сломается от неумелого обращения.
Какое чудо – палка! Когда я чищу её – очищается моя собственная душа. Я опять научился чему-то новому – стругать палку! Это разве не чудо? Конечно, чудо! Из самых первозданных чудес, что я до сих пор видел.
Иду по линии, которую мне прочертили мои предки между двумя точками – началом и концом – рождением и смертью. Наградили меня судьбой, вовлекли «в слово». Прежде чем увидеть какие-то события, которые еще не произошли, я сталкиваюсь с ними где-нибудь в прошлом. Трудно так жить, но что я могу сделать – терплю! Я – не знахарь, и уж тем более не колдун. Иду, словно река, прокладываю себе русло, но по заранее определенной борозде, побивая тело об камни и щебень. Болею приятной болью. Много чего испытал, много «смолы пожевал». Но ни о чём не жалею, у меня нет права на сожаления: чему быть, того не миновать, как должно было быть, так сложилось.
Вот вам мои чудеса. Мои простые, в то же время, необычные чудеса. Бывает ли что-либо чудеснее?! Впрочем, ещё большие чудеса ждут впереди…
СЧАСТЬЕ, ПРИШЕДШЕЕ ИЗДАЛЕКА
Осень постепенно пропитывала своими флюидами пространство между небом и землей, наполняя атмосферу особым колоритом. Глашатай природы, верховный ветер, словно щедрый сеятель, умягчал землю желтой листвой деревьев. Он был причудлив и затейлив в своем кружении.
В Градосельске, местности скорее сельской, нежели городской, было уже не утро, но ещё и не полдень. Люди, прибывающие в город и отбывающие отсюда, пока не полностью окунулись в день сегодняшний. Они ещё не окончательно освободились от груза дел и событий дня вчерашнего и минувшей ночи: одни ещё спали, другие уже бодрствовали.
Хотя по Градосельску трамваи нынче уже и не ходят так часто, как раньше, всё же в своем редком появлении они заявляют о себе громче, нежели прежде. Всё это – по причине изрядного износа, нечастого ремонта и скудной смазки.
Вследствие шума и громыхания трамваев у иных людей возникает нездоровое сердцебиение. Но всё же большинству людей его появление доставляет редкостное удовольствие. Много влюбленных пар родилось во время поездок в трамвае. Много семей образовалось в атмосфере романтических внутригородских путешествий, многие подарили друг другу свои сердца под мерный стук колес, обрели счастье на трамвайных маршрутах.
Многие из тех, кто ни при каких обстоятельствах не должны были встретиться, или из тех, кто совершенно не помышлял о создании семьи, или кто случайно пересекся, – им, попавшим в салон этого городского «железного коня», не оставалось ничего другого, кроме как навеки сплести воедино свои судьбы, чтобы вместе делить радости и невзгоды судьбы.
Вот такими многочисленными романтическими историями отличались советские трамваи. Представители этого вида общественного электротранспорта непостижимым образом способствовали заключению новых семейных уз, были неким символическим семейным советом, на котором неведомым образом выбирались суженые.
И сейчас, хотя и доживают свой век трамваи, но остаются такими же желанными. Нынешние шустрые микроавтобусы, которые курсируют по тем же маршрутам, – ничто по сравнению с добропорядочными старыми трамваями.
Маршрутки снуют, конечно, быстро и пассажиров доставляют к месту в один момент. Но их в салонах мало пространства, люди вынуждены сидеть слишком близко друг к другу, потому внутренне напряжены. И какие-то две юные души, девушка и парень, ощутив магнетическое притяжение друг к другу, стесняются остальных пассажиров, набившихся в салон, как сельдь в бочке. Поэтому, находясь в такой далеко не романтической обстановке, юные создания не могут нормально познакомиться. Вот так и разводит их судьба в противоположные стороны.
Если всё же они решаются заговорить друг с другом, то старики, белой завистью завидующие юности, и молодежь, завидующая зарождающейся любви завистью черной, навострив уши, устремляют на них любопытные взгляды.
По этой причине два юных создания, как птахи, разлетаются прочь. К тому же, и времени им для обстоятельного знакомства не хватает. В один момент быстрая маршрутка доставляет каждого из них до нужного места, где следует выходить. Очень часто нечаянное соприкосновение тел зарождает в юных сердцах пламя любви. Но в этих маршрутках сиденья расположены так, что нет никакой возможности обоюдно ощутить прикосновения. То ли дело трамваи из достославных времен нашей молодости! В них были стоячие места – туда могло набиваться людей под завязку.
Вот и сейчас один парень с закрытыми глазами «защёлкнул» пальцы правой руки на поручнях. Он был подобен спящей вороне, вцепившейся в провода. Парень ухватился за поручни крепче, чем если бы держался за мешок с деньгами. При этом он болтался в полувисячем положении – просто чудо, как ему удавалось не упасть!
Молодой человек вздрагивал в такт неравномерному движению трамвая, поставленного на рельсы ещё в добрые советские времена, и нынче с трудом приведенного в сносное состояние.
Рука парня временами «отстегивалась» от поручней, однако тут же снова «примагничивалась» к ним. Этот пассажир пребывал в полусонном состоянии или… искусно делал вид. Как бы с мыслью «вот вам фигу – не упаду», он продолжал раскачиваться на поручнях. Когда в очередной раз железный «дилижанс» накренялся на поворотах, люди по закону инерции волной устремлялись в одну сторону, как вода в наклоненной тарелке. Этот же молодой мужчина в отличие от всех кренился в противоположную сторону. Его тело как бы нечаянно касалось стоящей слева стройной девушки. Это не составляло ему больших усилий. Девушка сама, повинуясь колебаниям трамвая, подавалась в сторону парня. Он как бы подпирал её своим телом, обвиняя якобы неуклюжую вагоновожатую трамвая: «Дрова, что ли, она везет?!». Этот находчивый парень оказался тем ещё плутом – почему-то он ни разу не падал в сторону некрасивой женщины справа. А она была весьма объемной и явно помягче. Не клонился этот хитрец и в сторону стоящего сзади старика! Потому можно было сделать вывод: на самом-то деле он не спал, а лишь притворялся.
Один из двоих недалеко стоящих мужчин (по всему видно – ученые, скорее всего, физики), наблюдая поверх очков за противоестественной амплитудой колебания тела якобы спящего молодого человека, не удержался и сказал товарищу:
– Чтобы добиться успеха, этому юноше нужно использовать, как минимум, две силы: во-первых, противодействовать силе инерции, во-вторых, направить свое тело туда, куда влечёт сердце. Но там есть ещё третья сила, она удерживает падение девушки. Хотя эту силу я не учитываю: энергия обнуляется при одном условии – удовольствии этой красавицы от прикосновения к парню.
– Видишь, как страсть природной любви ломает законы физики! – подхватил его размышления товарищ. – Любовь абсолютно не считается с постулатами науки, она живет по своим законам.
– Вернее сказать, вопреки законам. У любви нет определенного, прописанного порядка. Удивительно, как сильно две души, а на языке нашей физики – два тела, – тянутся друг к другу.
– Два тела с противоположными зарядами… А с одинаковыми зарядами – отталкивают друг друга. Может быть, когда трамвайная эпоха завершается, людям это специально навязывают – хотят весь мир сделать небесного цвета? Всё же это против законов физики – это конец жизни!
У парня, который делал вид, что спит, занемела и стала болеть нога, на которую приходилась большая нагрузка. У него неожиданно возникла отличная идея. Он широко распахнул свои полуприкрытые глаза и спросил юную красавицу, взволновавшую его сердце:
– Девушка, ты здесь не выходишь? Поменяемся местами, я на следующей выхожу…
Девушке послышалось вначале что-то другое, она вздрогнула, затем пришла в себя:
– Ты тоже пока не выходи, и давай поменяемся, – сказала она негромко мягким голосом ему на ухо и добавила с некоторым с укором: – Не женщина должна падать на мужчину, а мужчина – на женщину…
Возможно, трогающий душу взгляд этих бездонных глаз говорил что-то другое. Но крепкое тело парня задрожало, словно лепесток нежного осеннего цветка.
– А если выходишь, тогда… – фраза оборвалась на полуслове.
Всё, что угодно ожидал услышать в ответ молодой человек, но такое…
Его сердце затрепетало. Обмолвившись тихими фразами, они быстро поменялись местами, даже не поняв, как.
Так парень и девушка проехали два квартала на красном, израненном временем советском трамвае, ещё пару раз приятно соприкоснувшись друг с другом. Теперь девушка противодействовала естественному направлению поступательной силы инерции, парень помогал той сопутствующей энергии. Одним словом, влекущее их друг к другу мощное притяжение стало действовать ещё сильнее.
Казалось, кто-то ставил над ними опыты. Было такое ощущение, будто они в плену чьих-то теплых волн. Их подсознательно что-то единило, тогда как сознание цепенело. В таком полубесчувственном состоянии они вместе сошли с советского «дилижанса» и побрели со светящимися лицами, как бы озаряя себе дорогу.
Не сговариваясь, они дошли до осеннего центрального парка, известного приюта любви. Безмолвно усевшись рядышком на свободную скамейку под сенью кустов, неподконтрольно соприкасаясь. Прямо на их колени, трепещущие от чувственной вибрации, опустился желтый лист со старой березы.
Этот лист показался свинцово-тяжелым. Наверное, очень много солнечных лучей и дождевых вод впитал он в себя с весны до осени. Лист, казалось, магнетической силой плотно сдвинул их ноги. Девушка вопросительно глянула на парня: какого, мол, цвета этот лист?
– Ещё зеленый, – коротко ответил тот.
Девушка осталась довольна – восприятие обоих совпадало, она ощутила это аурой своего тела.
Молодые люди долго сидели возле пруда, наблюдая за грациозными лебедями, которые величественно покачивались на зеркале водоёма. Потом мимо них, буквально под ногами, прошествовала черная ворона. Она оценивающе, снизу вверх глянула на парня с девушкой и повертела своей, казалось, бестолковой головой. Девушка хотела парня спросить о чём-то, но тот опередил её:
– Что это за птица?
– Ласточка, – уверенно ответила она.
На сердце у парня стало тепло, лицо его засветилось в улыбке.
– У тебя паспорт с собой? – спросили они в один голос друг у друга и вышли из парка на набережную. Оттуда направились на улицу Черноглаза и без стука распахнули дверь Дворца бракосочетаний. За ними гордо, как чиновная особа, шествовала ворона – их «ласточка». Она несла в клюве тот самый «зеленый» лист, магическим образом соединивший молодых.
Во Дворце бракосочетаний несколько пар в предвкушении большого семейного счастья были поглощены ожиданием знаменательного события в своей жизни. Невесты – в белых шелковых нарядах, женихи – в черных бархатных костюмах. Здесь же находились по-праздничному возбужденные свидетели.
Когда наша необычная команда вошла в здание, все присутствовавшие при виде странных гостей резко замолчали. Лишь главное действующее лицо Дворца бракосочетаний – добродетельная женщина-регистратор – смогла прикрикнуть на птицу: «Кыш, кыш, чёрная ворона…».
– Это не чёрная ворона, это ласточка, – в один голос заявили двое пришедших, – не прогоняйте её!
Бракосочетавшиеся и их свидетели, только что пребывавшие в радостном возбуждении, безмолвствовали. Они, словно ошеломленные дворовые голуби, застыли в ожидании того, что будет дальше. Участники торжества забыли, зачем сюда пришли.
Девушка с парнем положили на стол сотрудницы ЗАГСа свои паспорта, прежде не узнав даже имена друг друга. Представительная женщина подготовила бумаги, велела подписать их и спросила:
– А где ваши свидетели?
При этих словах ворона с шумом вспорхнула на стол. Аккуратно, но твёрдо приложила правую лапку на загсовские бумаги, словно поставила печать. Она выронила из клюва жёлтый березовый листок, который лёг в графу, где должна стоять подпись второго свидетеля бракосочетания. Когда ворона вновь схватила его своим острым клювом, на бумаге остались отпечатки двух следов: клинопись от её лапки и иероглиф жёлтого листочка.
Нет в мире прекраснее сооружения и нет более желанного места посещения для жениха и невесты, чем Дворец бракосочетаний. Но только для тех, кто приходит туда единожды и по своей воле. В день заключения супружеских уз эти чертоги Гименея становятся милее, чем отчий порог.
Тем, для кого свидетелями их бракосочетания стали птица и листик дерева – посланники самой матушки-природы, судьбы кого неожиданно соединили небесные ангелы, тем не грозит прийти сюда второй раз. Союз двух душ будет вечным, и доживут они до старости, сердечно любя друг друга. А их общая подушка будет третьим, «живым» свидетелем семейного счастья. Кто-то может подумать, что ворону не случайно считают символом зла, что она приносит недобрые вести. Всё это досужие домыслы! Кто сказал, что и эта ворона, свидетельница внезапной любви, такая злодейка? Какое угодно животное или любое растение, которое тоже считается живым существом, будет для тебя таким, каким ты его себе представляешь.
У этой вороны, ставшей для новобрачных свидетелем их счастья, – сердце ласточки. Берёзовый лист, которому суждено осенью сорваться с ветки и истлеть у подножия дерева, всё равно для влюбленных будет оставаться по-весеннему зелёным. Влюбленные всем сердцем доверились посланникам природы. И сама природа никогда не обманет их веры – до последних дней их жизни будет беречь вечную любовь. Конечно, и отнюдь не райская птица ворона, и бренный осенний лист старой березы будут ощущать добрые о них мысли влюбленной пары.
И потому они – неуклюжая ворона и увядающий лист – разве не захотят доказать, что ты не ошибаешься, наделяя их в мыслях замечательными качествами? Кто не хочет быть благодетелем, будь то хищный ястреб или безмолвный камень? Верю, что такого создания в природе не существует, а если оно и есть, то ему самому трудно быть таким.
Новая молодая семейная пара, покинув Дворец бракосочетаний, прямиком направилась в дом парня. Когда девушка, войдя в комнату, увидела висевшую на стене фотографию молодой пары, у неё закружилась голова, она с трудом смогла спросить:
– Кто они тебе?
– Это мой отец, а рядом – его возлюбленная.
Девушке, услышавшей его ответ, стало дурно, её лихорадочно затрясло.
Парень схватил свою избранницу, крепко сжал в объятиях:
– Что с тобой, душа моя?
– Какая же я несчастная, – схватилась за голову девушка и зарыдала во весь голос. От накатившей слабости она не могла удержаться на ногах и присела на край кровати. – Мы ещё не соединили судьбы, а нам уже нужно расстаться, – едва сумела она вымолвить, вытирая горючие слезы.
– Что с тобой случилось, что тебя гложет? – допытывался парень, но девушка, сильно испугавшись за свое счастье, ничего больше не говорила.
Распахнутое окно выходило во двор, и необычная ворона-свидетельница с берёзовым листочком в клюве села на подоконник. Когда птица увидела фотографию, тревожно захлопала крыльями, затем притихла и понурила голову. Через мгновение в один взмах крыльев взлетела с листочком в клюве к фотографии, поместила лист за её рамку и улетела прочь.
– Если ты не хочешь мне сказать, скажу я… Коротко… Ни о чем не волнуйся. Кажется, я тебя понимаю. Но нашему счастью это не угрожает.
Мой отец с ума сходил вот по той красавице, но её украли в невесты. В тот день, говорят, чёрная ворона первый раз села на наши ворота. Через неделю та девушка отправила моему будущему отцу весточку. Позже, когда отец умер, я в его сундуке нашёл их переписку, и среди них была эта самая записка. Она писала, что им нужно встретиться. Эта девушка хорошо знала характер моего отца и боялась, что он в отчаянии что-нибудь с собой сделает.
«Я бы сейчас же ушла от того несчастного, но я уже недостойна тебя. Как бы тебе ни было трудно, выдержи, подожди. И когда у меня родится дочь, я выдам её замуж только за тебя», – сказала она своему возлюбленному. Мой отец был в таком подавленном состоянии, что не смог что-то ответить ей, он просто ушёл с поникшей головой. Сказанное глубоко запало в его душу.
Между тем, возлюбленная отца переехала с мужем в другое место. Он ждал её несколько лет. Но о возлюбленной ничего не было слышно. Отец решил для себя, что она обманула его и во второй раз.
Потом началась война. Моему отцу родители привели в жены соседскую девушку из хорошей семьи. Они вместе прожили лишь месяц. Отец, говорят, не любил мою мать, был суров с ней.
С разбитым сердцем он ушёл на войну и не вернулся. Вторую недобрую весть в семью принесла та же чёрная ворона. А эта ворона, что сопровождает нас сегодня весь день, наверное, птенец той… Чего мне ещё их, этих птиц, бояться? Они не принесут большего зла, что уже было! Да и вообще, причём здесь вороны? Наверное, они лучше нас видят будущее, и поэтому мы этих птиц недолюбливаем.
– Та, что на фотографии с твоим отцом, – моя мать, – с трудом выдавила из себя девушка. – Мои родители тоже прожили без взаимной любви. Мой отец тоже погиб на войне. А моя мама умерла два года назад. Она измучила себя и, когда смертельно заболела, рассказала мне всё, что хранила глубоко в душе. Потом дала мне вот такую же фотографию и завещала: «Поезжай на нашу родину. Твоё счастье там, и ты его встретишь. И за меня будь счастлива. Выйди замуж только за того, кого будешь любить, не превращай свою жизнь в ад, как случилось со мной. Счастье нужно искать на Родине!». Мать отошла в мир иной, я похоронила её на родной земле и теперь здесь живу.
– Прости, что я так бессовестно вёл себя в трамвае. Не знаю, что на меня нашло… Первый раз такое, – признался молодой человек.
– Мне, девушке, больше следует стыдиться. Никогда в жизни я не говорила так с мужчиной. Два года я не выходила из дома. А сегодня… Сегодня я вышла с определенной целью – отомстить какому-нибудь мужчине, кому угодно, как угодно… Отомстить за мать, за то, что из-за моего отца жизнь ей опостылела… Мне было всё равно, я решила и себя уничтожить, и кого-то из мужчин. Все они одинаковы. Но получилось так, как получилось…
– Это Божий промысел. Да и они, наверное, нам оттуда помогают, – возвел парень свои глаза к небу. – И твои родители, и мои, хоть и не в ладу прожили, зато очень сильно любили своих детей. Впрочем, моя мать любила только своего мужа, до последних дней своих она умирала от тоски по нему. И после войны долго ждала его – вдруг объявится. А отец ни разу ни одного письма не прислал ей. И своим родителям тоже. Ему писали, что у него родился сын – то есть я. Но он молчал…
– У меня – с точностью до наоборот: отец любил мою мать, а она его – нет, – с грустью сказала девушка. – А нам Богом велено любить друг друга. Я дрожу от холода. Будто ветер пробрался мне под кожу. Странно как-то на душе. Подойди ко мне. Обними меня.
Теплый осенний ветер донёс через открытое окно в гнездо новой семьи чудесную песню перелетных птиц, песню-пожелание счастливой жизни.
Девушка медленно поднялась, подошла к окну, закрыла его. И когда повернулась, юноша со счастливыми глазами уже был возле неё. Они обнялись. Долго стояли так, пока лучи любви их сердец не проникли в тела друг друга, пока они в этом неземном состоянии не перестали различать грань между собой. И двое влюбленных слились в единое целое…
***
Неумолимое колесо времени размеренно вращается, цепляясь за зубчики дней.
– В окружности ведь – 360 градусов, а число дней в году – на 5-6 больше. И Земля вокруг Солнца делает один большой круг в год. Мне давно кажется странным: почему число градусов в окружности не совпадает с числом суток в году? Почему их меньше, мой друг? – спрашивал один маститый пожилой физик другого, прогуливаясь по набережной Терека в Центральном парке Градосельска.
– Для того, чтобы жизнь была длиннее, – отвечал ему коллега.
– И здесь не работают конкретные, определенные законы физики. Эти несколько дней любовь присвоила себе, обойдя законы природы…
…Им навстречу шли светлолицый мужчина средних лет и симпатичная, стройная женщина с тремя подросшими детьми. Неожиданно ученый в очках остановил их:
– Простите, люди добрые. Вы случайно не в трамвае познакомились 15 лет назад? – И сразу же добавил: – Не отвечайте, если не хотите.
Мужчина и женщина не смогли скрыть удивления, ответили, как всегда, в один голос:
– Да… и…
– Не волнуйтесь. Мы тоже ехали в том трамвае. Если вы живёте так счастливо, как мы думаем, то мы, старики, можем спокойно умереть…
– Счастливой вам старости! Вы ведь гордость нашего города, – с почтением сказал им мужчина, узнав в стариках известных университетских ученых. – Мы гордимся вашими научными трудами.
– Слишком не хвалите нас, ничего нам особо не удалось: ни в семейной жизни, ни в науке. Самая чудесная наука – это любовь, а мы даже рядом с ней не стояли.
В досаде старики махнули руками и, опираясь на палки, неспешно пошли вдоль берега реки. А мужчина и женщина постояли ещё немного в растерянности, затем улыбнулись друг другу.
– Очень жаль, что эти два выдающихся человека прожили без любви. Все свои силы они отдали образованию и науке, – вздохнула женщина. – Если бы у них были жены, у них родились бы умные дети…
– Если бы были… – согласился муж. – Однако они потрудились не для одного поколения. Только для себя ничего не сделали.
– Ну вот как живут те, кто не испытал любви?! – задала женщина вопрос, в котором одновременно слышался и ответ.
Не зная, что ей сказать, муж промолчал. Они в задумчивости продолжили свой путь.
Поднялись немного вверх, против течения реки, снова остановились, развернулись и долго смотрели вслед двум физикам, пока те не скрылись под сенью деревьев.
А рядом весело играли их дети. В реке размеренно шумела вода. Птицы на деревьях заливались в звонком пении.
– Мама, папа, пойдёмте! – звали их чудесные дети, и две влюбленные души, взявшись за руки, продолжили свой путь…
